В связи с переизданием книги «Православный» сталинизм» «Символик» взял интервью у одного из ее авторов – Александра ДВОРКИНА, профессора Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, президента Центра религиоведческих исследований во имя священномученика Иринея Лионского, доктора философии и богословия, одному из самых крупных специалистов по сектоведению и истории Церкви в России.
– В одной из статей недавно вышедшего сборника «Православный» сталинизм» вы называете марксизм-ленинизм разновидностью религии со своими «катехизисом», «святыми», «пророками»…Но слово «религия» часто возводят к латинскому religare – «восстанавливать связь», имея в виду связь человека с Богом. А марксизм Бога отрицает. Так не натяжка ли это – называть его религией?
– На самом деле достаточно трудно определить, что такое религия. Скажем, буддизм считается религией, хотя исповедует отсутствие Бога. Иногда речь идет просто о связи с какой-то потусторонней реальностью.
О марксизме и ленинизме можно говорить как о псевдо-религиозной структуре, которая, тем не менее, вобрала в себя внешние признаки религии и требует слепой веры. Веры в нечто недоказуемое. Там наличествует вера, определенная обрядность, так что о каких-то внешних признаках религии все-таки можно говорить.
Тем более, что и некая замена Бога в марксизме-ленинизме имеется.
Скажем, в индуизме выше всех богов – карма: слепая безличная сила, некий закон воздаяния, которому подчиняются абсолютно все: и люди, и минералы, и боги, и духи, – и никто, ни одно высшее божество карму изменить не в силах.
В марксизме схожую роль играет историческая необходимость, закон смены формаций, который существует и действует вне зависимости от того, что делают люди. Как ни старайся, какие усилия ни прилагай, но изменить державную поступь истории человек, согласно этой системе, не в силах: все равно рано или поздно рабовладельческий строй сменится феодализмом, феодализм – капитализмом, и в конце концов неизбежна победа коммунизма во всем мире. Этот элемент неизбежности [в марксистской идеологии] всегда присутствовал. Это совершенно иррациональная вера, которая, как видно при серьезном изучении, совершенно никак не подтверждается фактами. Поэтому эти «дыры» приходится все время латать, говорить, что возможен перескок через формации, вступление в социализм сразу из феодализма и что-нибудь подобное. Тем не менее, в обратную сторону, согласно Марксу, исторический процесс никогда не идет. И люди действительно в это верили.
– Как любой материализм, это еще и слепая вера в вечную самодвижущуюся материю…
– … И в отсутствие Бога. Да, это тоже вера. Которая еще сопровождалась определенной обрядностью. Правда, с обрядами у коммунистов дело обстояло хуже: одно время их так активно использовали, что люди стали относиться к этим обрядам достаточно иронически. С другой стороны, можно вспомнить позднюю Римскую империю, когд а редко какой философ не смеялся над богами и их похождениями – но жертвы приносил, потому что так полагалось, этого требовал общественный порядок. Вне зависимости от того, что ты говоришь в частной компании, есть порядок: в установленное время приди в присутственное место, принеси жертву перед статуей императора, участвуй в праздниках, а остальное – твое дело.
Более или менее так это происходило и в советское время. Какой-то анекдот рассказать – за это в позднее советское время каких-то особых санкций уже не полагалось, на это смотрели сквозь пальцы. Главное – принимай участие в собраниях, голосуй «за», выходи 1 мая и 7 ноября на демонстрацию: этого требуют интересы государства. Это та же самая обрядность, вполне языческое мироощущение.
– Еще вы сравниваете коммунистическую партию с тоталитарной сектой.
– Ленинскую партию большевиков вполне можно квалифицировать как апокалиптическую тоталитарную секту. Апокалиптическую – потому, что с наступлением коммунизма смена формаций, с их точки зрения, заканчивается и наступает «светлое будущее», «царство Божие на земле». Очень похоже, кстати, на то, что проповедуют «Свидетели Иеговы» (организация запрещена на территории России). Когда эта большевистская секта пришла к власти – мы знаем, что из этого получилось.
– Сталинизм и коммунистическая идеология – это разные явления или по сути одно?
– Есть разный сталинизм. Один сталинизм был официальной идеологией Советского Союза 30 лет – все время правления Сталина. «Сталин – это Ленин сегодня», «Сталин – великий вождь страны советов», «Сталин – лучший друг физкультурников», ученых, доярок и, конечно, детей… Потом этот сталинизм отодвинули. Хрущев пытался насадить на его место свой культ, но уже не очень получилось, хотя попытки такие были и в литературе того времени они отслеживаются. Я читал воспоминания Евгения Вучетича, знаменитого «придворного» скульптора; он писал о гневе Хрущева (праведном, естественно) как о гневе громовержца: «когда Никита Сергеевич говорил, мне казалось, что небо заволокло тучами, что вот-вот ударит молния, трепет объял всех нас»… Все это писалось на полном серьезе. Хрущев к нему обращался на «ты», а он к Хрущеву – на «Вы» с большой буквы, эту большую букву прямо видно в его обращениях к Хрущеву.
А потом, в эпоху застоя, кое-где стал исподволь прорастать сталинизм: люди видели распад Советского Союза, и многие начинали тосковать по «времени определенности». «Начальник главка – мерзавец? Вот, Сталин бы тебе показал, Сталин бы тебя посадил!». Люди не понимали: террор тем и страшен, что он абсолютно непредсказуем, никогда не известно, кто будет следующий. Ты можешь рассчитывать или не рассчитывать, но следующим окажешься ты – в этом и сила террора, что все боятся.
Но это забывается. Когда уже в брежневское время люди вспоминали Сталина и говорили, что тогда было лучше, – даже те, кто действительно могли помнить те времена, вспоминали по большей части не сталинский террор, а свои молодые годы, когда печень не болела и девушки были красивые; беззаботную комсомольскую юность, картошку на костре и т.д. Таково свойство человеческой памяти: запоминаешь обычно самое хорошее. Может быть, и вспоминаешь, что что-то было не так, но само ощущение боли быстро забывается, на расстоянии страдания уже не кажутся такими уж страшными. «Ну ничего, потерпели, зато как много хорошего было!».
Такое отношение к сталинской эпохе постепенно укреплялось по мере, как рушилась экономика. В 90-е гг., когда у всех была выбита почва из-под ног, вся страна словно пережила эмиграцию –проведу такую параллель, исходя из своего жизненного опыта. Все вдруг проснулись в другой стране, где нужно приспосабливаться и жить совершенно по-другому – а никто не умеет. Те профессии, которые казались нужными и престижными, в одночасье оказались совершенно ни к чему; то социальное положение, которого ты всю жизнь добивался, оказалось совершенно излишним; сбережения, которые копил, превратились в труху. И совсем другие люди – непонятно, кто, непонятно, откуда – неожиданно стали являть всему миру невероятное богатство. В сталинское время тоже была жесткая сегрегация и громадный разрыв между бедными и богатыми, но тех богатых никто не видел: они жили за своими заборами, отоваривались в своих спецраспределителях, ходили в свои рестораны, отдыхали на своих курортах. Всё это происходило вне взора обычного человека. А выглядели все более или менее одинаково.
Теперь же социальная разница стала бросаться в глаза, вызывать гнев и негодование у людей, которые оказались всего лишены. И опять стали вспоминать про Сталина, при котором «ужо-то была справедливость». 90-е годы были тяжелые, действительно был беспредел, бандитизм – и всë это у людей ассоциировалось со свободой: зачем, мол, эта свобода нужна, если она приносит такие плоды, «уж лучше Сталин». Психологически это понятно. Такие люди – можно назвать их экстремистами – наверное, есть в каждом обществе. В Германии тоже есть неонацисты – но это определенный сегмент общества, небольшой.
Отдельный разговор про такую специфическую и диковинную категорию, как «православные сталинисты». Довольно сложно вообразить себе, например, римокатоликов-нацистов. Так же сложно со стороны представить себе и «православных сталинистов» – но они, тем не менее, существуют.
– Если источник современных мифов о Сталине – «тоска по крепкой руке», то откуда берутся «православные» сталинисты? Видимо, причина их появления в каком-то очень искаженном понимании православного христианства?
– Причина в том, что люди воспринимают православие как «державную идеологию». Приходят в Церковь не за живым Христом, а из каких-то патриотических побуждений. Довольно часто приходится слышать: «я атеист, но я православный», «я православный коммунист». Православие, с их точки зрения, – не более чем подпорка «русскости» и державности. Неважно, во что ты веришь, ты все равно православный – по праву рождения!
Правда, если разбираться как следует, то всё русское Сталин как раз уничтожал. Один-единственный раз он поднял тост за русский народ – после войны. Больше о русском народе он не упоминал ни разу.
Существует миф, будто бы до 1937 г. Сталин не имел реальной власти, а все чистки проводили жидомасоны и безродные космополиты, с которыми он расправился, как только взял власть в свои руки (хотя, конечно, если принять эту версию, то придется распрощаться с мифом о гениальном управленце Сталине – значит, он только по внешности был у руля, а рулили за него другие). Но я знаю вот такую реальную историю. Когда в 1939 г. советская армия заняла прибалтийские республики и присоединила их к Советскому Союзу, там находилось много белых эмигрантов, которые обосновались в Прибалтике. В частности, в Печорах, возле Псково-Печерского монастыря, жил бывший белый офицер, который организовал кружок игры на народных инструментах. Это был очень хороший ансамбль, они собрали оригинальные инструменты, много выступали. Когда пришли советские войска, то всех белых офицеров арестовали и всем дали какие-то сроки: кому семь лет, кому десять; а ему присудили высшую меру – расстрел. И когда он спросил у следователя – за что, я же русскую культуру развивал, тот ответил: вот как раз за это.
Тем не менее, у людей сложилось представление, что Сталин защищал русскую культуру, создал великую империю, построил Днепрогэс, атомную бомбу, победил в войне…
– …И дал свободу Церкви.
– Да, это еще одна легенда.
– Почему же наши современники так любят создавать легенды о Сталине?
– Этому способствует ситуация безвременья, отсутствия видимой твердой власти. У части людей, особенно так называемого протестного сегмента, есть стремление искать себе «твердую руку». Если эти люди обращаются в православие, то свою тоску по «твердой руке» и нерастраченную агрессию в отношении всех, кто живет лучше их (а должны бы хуже), они обращают в эту ностальгию по Сталину.
– Не свидетельство ли это того, что в России отчаянно не хватает христианского просвещения, в том числе и со стороны Церкви? Получается, люди сами не знают, во что крестятся и в кого верят.
– Это само собой разумеется. Сейчас положение дел с катехизацией улучшилось, но ситуацию невозможно отыграть назад: все эти люди пришли в Церковь тогда, когда просвещение было по большей части невозможно организовать. Или вот, предположим, человек крещен в детстве: как тут поставить заслон? Сказать: нет, голубчик, ты вначале пройди катехизацию, а потом уже иди причащайся? Тем более что священники перегружены, их не хватает. Да и священники разные: хоть редко, но есть, увы, и сталинисты, некоторые даже требуют канонизации Сталина. Есть интернет-ресурсы (не буду называть их, чтобы не рекламировать), которые называют себя православными, ссылаются на благословение Патриарха – и, тем не менее, превозносят Сталина.
Фактически же Сталин, на мой взгляд, – один из «маленьких» антихристов, предтеча антихриста, который требовал себе поклонения. Антихрист будет править на всем земном шаре, и времени у него будет три с половиной года, а это была репетиция на одной шестой части суши.
– Мы говорим о коммунистической идеологии как разновидности сектантского тоталитарного учения. А насколько вообще современные россияне склонны попадаться на удочку сектантов? Раньше всё это было на виду: поТВ беспрепятственно выступали неопятидесятники и тому подобные деятели…
– А сейчас всë то же самое происходит в социальных сетях. В компьютерах. И та молодежь, которая сидит в социальных сетях, постоянно подвергается в разной степени вербовке. Понятно, что секты видоизменяются: одни исчезают, появляются новые. Но социальные ниши, на которые они ориентируются, никогда не остаются пустыми. Секты конкурируют между собой: одна оказалась вытеснена из ниши – на ее место пришла другая. Неопятидесятники сейчас более или менее господствуют во всëм псевдо-христианском сегменте.
Большинство сект существует, только пока живы их лидеры. Лидер умирает – и секта разваливается. Хотя иногда еë возглавляет самый лучший ученик умершего лидера, и секте удается продержаться еще одно поколение. Есть только две секты, которые существуют больше 100 лет: «Свидетели Иеговы» (организация запрещена на территории России) и мормоны.
– Недавно «Свидетелей Иеговы» включили в список экстремистских организаций, деятельность которых в России запрещена. По Вашему мнению, это полезная мера или только сыграет им на руку, создав имидж безвинно страдающих?
– Честно говоря, не знаю. Зависит от того, как она будет применяться. Пока я думаю, что запрет «Свидетелям Иеговы» совсем не выгоден. На руку им будет, если кого-нибудь из них начнут сажать. Сажать ни в коем случае нельзя.
Сама по себе ликвидация организации не означает запрет на веру. Веру запретить невозможно, да и неправильно: каждый человек волен верить во что хочет, даже если он глубоко заблуждается. Но есть организации, которые контролируют сознание своих членов, лишают их многих возможностей, нарушают их права, эксплуатируют их, ставят под угрозу их жизнь и здоровье. Одна из таких организаций теперь закрыта – всё, на этом «Свидетелей Иеговы» нужно оставить в покое. Пусть собираются, если хотят, по квартирам – главное, что литературу они теперь будут получать с большим трудом, распространять ее не смогут, вербовать других – только в очень ограниченных масштабах и с большой оглядкой, снимать большие помещения не сумеют. Если дело пойдет так, то они постепенно начнут сокращаться: лет через десять их численность упадет по меньшей мере втрое. Если же наша власть поддастся на провокации и начнет их арестовывать, это будет очень плохо. Это вызовет новую шумиху, создаст им ореол мучеников, принесет дивиденды со стороны разных недружественных организаций и правительств.
На месте властей я бы занялся теперь другими сектами.
– Какие из них сейчас наиболее влиятельны?
– Уж если говорить о запретах, я бы первым делом запретил саентологию, которую гораздо в большей мере можно квалифицировать как экстремизм, чем «Свидетелей Иеговы». Теперь, конечно, если их запретят, поднимется вторая волна шумихи. А, если бы начали с саентологии, то, конечно, Госдеп выразил бы протест, но никакая интеллигенция заступаться за саентологов не стала бы. «Свидетелей Иеговы» вроде как жалко: они бедные, необразованные, пацифисты. А что касается агрессивных саентологов – никто за них слова не сказал бы, кроме самых оголтелых сектозащитников. В этом смысле начинать со «Свидетелей Иеговы» тактически было, на мой взгляд, не совсем верно.
Интервью взял Игорь Цуканов